Дени де Ружмон, Роль дьявола
Шофер дома чудес Люся Шелапутин, неудачный отпрыск поэзии и прозы, жил в Недоделкино вместе со своей матерью, поэтессой Ириной Забубенной. Если в любовных делах Ирина славилась своим легкомыслием, то зато Люся влюблялся только всерьез. Столь же серьезно он влюбился в Капиталину, секретаршу чародея Соси Гильруда, которая жила в соседнем бараке.
При каждом удобном случае Люся вынимал из кармана портрет своей возлюбленной и гордо показывал окружающим:
– Смотрите, моя невеста!
– Она уже у всего Недоделкино в невестах перебывала, – заметил флегматичный Филимон.
Чтобы создать своей суженой красивую жизнь, Люся решил построить себе загородную дачу. Начал он с того, что купил у швейцара Назара полуобгорелый фургон на колесах, который тот когда-то приобрел от цыган. Затем Люся поставил свой цыганский фургон на каком-то никому не нужном пустыре, километрах в двадцати от Москвы, и иногда ездил туда на велосипеде, чтобы полюбоваться на свою дачу. Теперь он чувствовал себя как цыганский барон и хотел поскорее жениться. Но жизнь на такой даче Капиталину нисколько не прельщала.
– Послушай, зачем ты выбрасываешь деньги на воздух? – уговаривал злополучного жениха эксмиллионер Саркисьян, – Ведь она же просто гулящая. Ей красная цена в базарный день – пятерка. А Жоржик там уже бесплатно побывал, на халтуру. Спроси у Жоржика, как это делается.
На это цыганский барон гордо заявил:
– Это меня не касается. Для меня важна душа! Чтобы завоевать душу Капиталины, Люся всенародно объявил, что скоро он сделает ей такой подарок, что все зашатаются от зависти. Но вскоре после этого он сам стал шататься. И не от зависти, а от каждого дуновения ветерка. Затем он ни с того ни с сеговдруг брякнулся в обморок. Глядя на распростертого на полу Люсю, косоглазый Филимон. подтолкнул локтем неистового Артамона:
– С таким шоферчиком довольно просто прокатиться на тот свет.
Артамон зарычал на бесчувственного Люсю так, что тот сразу очнулся от своего обморока:
– Ты что это дур-р-рака валяешь?!
– Да, знаете, голова круж-жится...
– Головокружение от успехов, – констатировал Жоржик.
– Это у него от голода, – объяснил швейцар Назар. – У своего папаши научившись, одной водой из крана питается.
Оказывается, бедный шофер решил купить своей возлюбленной каракулевое манто и, чтобы сэкономить деньги, морил себя голодом. Бухгалтер Саркисьян взялся за карандаш и быстренько подсчитал, что для этого Люсе понадобится десять лет беспрерывной голодовки.
Но у Капиталины не хватило терпения ждать обещанного манто так долго. А больше всего ей надоело, что, когда она принимает своих визитеров, Люся постоянно крутится у нее под окнами и даже подглядывает в щелки. В общем, невеста дала жениху официальный отказ. То есть при свидетелях послала его к чертовой матери.
Цыганский барон поморгал глазами и пошел домой к своей матери. Но там Ирина Забубенная тоже принимала кавалеров, и Люсе опять пришлось дежурить под окнами. На следующий день по дому чудес пронеслась зловещая весть:
– Слышали? Наш цыганский барон отравился!
– Как так?
– Да съел банку отравы для мух и тараканов. На кухне нашел. А потом запил керосином, что для примуса.
– Ну и что с ним?
– Вывернуло наизнанку. Теперь его в госпитале прополаскивают.
Меньше всего по этому поводу волновался отец Люси. С чувством превосходства потомок Чингисхана заявил:
– Разве так травятся? Вот когда я травился, так во всех газетах писали. Я травился публично – в ресторане.
– Он уже раз двадцать травился, – подтвердил бухгалтер Саркисьян. – И всех нас переживет.
– Я не только травился, – гордо сказал потомок Чингисхана, – Я все способы перепробовал.
– И какой же способ самый приятный? – поинтересовался Филимон.
– Лучше всего с дома прыгать. Раз залез я на крышу, на шестой этаж. Ну, конечно, куча народа собралась. И все меня ужасно отговаривают.
– Как же вы живы остались?
– Как? Ну, отговаривали, отговаривали – и отговорили. Поскольку покушение на самоубийство есть вопрос социальный, то заместитель президента дома чудес по социальным вопросам Мушер Дундук решил выяснить эту историю и обратился за помощью к Люсиной матери.
– У Люси те же проблемы, что и у его папаши, – ответила Ирина Забубенная.
– Какие проблемы?
– Дурная наследственность, – уклончиво ответила поэтесса. И ничего больше от нее Мушер не добился.
Однако вскоре судьба сжалилась над злосчастным Люсей. Или, может быть, на его долю наконец выпал счастливый билет в той лотерее, которая называется жизнью. Ему подвалило такое счастье, что даже привыкшие к чудесам обитатели дома чудес этому не сразу поверили.
Роль доброй феи в этом деле сыграла жена швейцара Назара, которую все называли просто Назарихой, женщина пожилая, даже немножко беззубая и ничем не примечательная, о существовании которой вспоминали только тогда, когда она приходила жаловаться, что Назар ее опять поколотил.
Когда-то в молодости Назариха была парикмахершей. Теперь же, вероятно, не без ведома соответствующих органов она подрабатывала тем, что в частном порядке делала прически женам служащих американского посольства. Таким образом она познакомилась с молоденькой дочерью американского дипломата. Иногда Назариха ездила к американке, иногда видели, как эта американка приезжала к Назарихе в огромном красном линкольне. В одно из таких посещений американка, которую звали Джульеттой, увидела Люсю и... влюбилась в него. Начался тайный роман, наподобие Ромео и Джульетты, где Назариха функционировала в качестве сводни.
– Эта американка, наверно, слепая, – хихикнул Жоржик.
Но Назариха уверяла, что Джульетта настоящая красавица и, кроме того, дочь миллионера.
– Ох, на этом деле можно подработать, – схватился за сердце Акоп Саркисьян. – Если Люся не окончательный дурак, мы влезем этому миллионеру в компаньоны. Я буду продавать ему всякие идеи.
По дому чудес стали поговаривать, что Люся отлынивает от работы, так как он скоро женится на своей принцессе долларов и едет в Америку.
– Вот, черт побери, – завидовал Жоржик. – Видно, правду говорят, что дуракам счастье.
А Назариха сообщала все новые и новые подробности. Оказывается, отец Джульетты сделал свои миллионы в качестве консервного короля.
– А какие у него консервы? – деловито осведомился Акоп Саркисьян. – Говорят, в Америке делают консервы для собак. У меня хорошая идея: делать из них пирожки для людей. Можно хорошие деньги сделать.
– Вы все про деньги комбинируете, – презрительно сказала Назариха. – А любовь за деньги не купишь.
– Уж вы меня, пожалуйста, не учите, – обиделся экс-миллионер. – Я хотя человек и женатый, но цены на любовь я тоже знаю. Могу сказать вам точно по курсу. Как на бирже. – И Акоп понес такое, что Назариха зажала уши и убежала.
Потом она пожаловалась Назару, что Акоп делает ей неприличные предложения.
По мере того как история с наследницей американских миллионов развивалась все дальше и дальше, казалось, что злосчастного Люсю даже в счастье преследует несчастье. Джульетта жила с отцом, матерью и братом. Началось с того, что ее отец вдруг погиб в автомобильной катастрофе.
– Это американский способ самоубийства, – авторитетно заявил потомок Чингисхана.
Затем брат Джульетты тоже влюбился в русскую и тоже захотел жениться. Но мать почему-то воспротивилась. Тогда для убедительности брат вытащил большой отцовский кольт.
– Во-от тако-о-ой большой? – разводила руками Назариха.
Видя это, Джульетта кинулась закрывать мать своим телом. В результате мать оказалась на кладбище, Джульетта в госпитале, а брат в тюрьме. Положение столь запутанное, что такого и сам Шекспир не распутает.
С раной в груди Джульетта лежала в госпитале и боролась между жизнью и смертью. Все это казалось довольно фантастичным и неправдоподобным, но достаточно было посмотреть на бедного Ромео, который бродил по дому чудес с остекленевшими глазами, чтобы убедиться, что все это горькая правда. Даже сам неистовый Артамон, вместо того чтобы кричать на своего шофера, просто ходил домой пешком из опасения, что ошалевший от горя Люся наедет на столб.
Состояние Джульетты оказалось настолько серьезным, что бедняжку пришлось перевезти в какой-то специальный госпиталь, к какому-то специальному профессору в Ленинграде. Но, несмотря на расстояние, она почти каждый день звонила своему Ромео по междугородному телефону и по-прежнему уверяла в своей любви.
Все видели, как Люся, бледный и с выпученными глазами, бормочет что-то в трубку, и старались ходить на цыпочках. После таких телефонных звонков, совершенно потеряв голову от своего злого счастья, бедный Ромео блуждал по дому чудес, как сомнамбула, натыкаясь на столы и стулья, или сидел и разговаривал сам с собой.
Больше всех эта история беспокоила, конечно, заместителя президента дома чудес по социальным вопросам Мушера Дундука. В конце концов, Мушер зашел в комнату своего президента и сказал:
– Послушайте, Борис Алексаныч, что вы думаете об этой американской истории? С убийствами и так далее...
– Когда я был в Америке, – сказал президент, – там, в газетах каждый день такие истории. Америка – это страна сумасшедших.
Чтобы показать свою любовь на деле, американская Джульетта решила подарить советскому Ромео свой красный линкольн и даже прислала ему по почте ключи от машины. Позванивая этими ключиками, Люся метался по дому чудес, показывая их всем и каждому. И все ему честно завидовали, представляя себе, как нищий Люся скоро будет кататься в машине для миллионеров. Остановка была только за тем, что этот линкольн был вместе с Джульеттой в Ленинграде.
Поэтому Люся пришел к Мушеру и попросил разрешения, чтобы съездить за этим линкольном в Ленинград. Вид у Люси был такой жалкий и перепуганный, что и Мушеру тоже стало как-то не по себе.
– А у тебя деньги на дорогу есть? – спросил Мушер.
– Не-ет...
– А как же ты поедешь?
– Н-не з-знаю...
– Ведь у тебя на хлеб денег нет. А этот линкольн жрет бензина больше, чем твое жалованье. Где же ты денег достанешь?
– 3-займу...
– У кого?
– У в-вас...
Мушер был на редкость мягким и отзывчивым человеком. Но Люся, засунув руки в карманы, уставился на него таким нудно-страдающим взором, что Мушеру вдруг стало противно. Ведь это не человек, а ходячая нуда, настоящая зануда.
– Знаешь что? – сказал Мушер. – Глядя на твои мутные глаза, и у меня в животе тоже начинает мутить. Не морочь мне голову. И катись ты к чертовой матери.
Но последний из Чингисханов вовсе не обиделся, а только судорожно поддернул штаны, по его телу пробежала странная дрожь, а страдальческий лик озарился отблесками какого-то неведомого злого счастья. Мушер ерзал в кресле, с нетерпением ожидая, когда же Люся наконец уберется. Но тот, словно растягивая удовольствие, переминался с ноги на ногу.
– Ну? – сказал Мушер. – Что ты из меня душу тянешь? Иди к чертям!
– Ну что ж, – последний из Чингисханов опять поддернул штаны. – Большое вам спасибо...
Не вынимая рук из карманов, словно держа там свое злое счастье, Люся поплелся к двери с таким видом, словно он сейчас же бросится под трамвай. Обитатели дома чудес с сожалением наблюдали за ним, не зная, чем помочь его горю.
Любовь американской Джульетты и советского Ромео была действительно сильнее смерти. Чувствуя приближение конца, принцесса долларов решила перед смертью обвенчаться со своим цыганским бароном и сообщила ему об этом по телефону. На сером фоне социалистического реализма вдруг развернулась такая сказочная история, что дальше некуда.
В доме чудес стали комбинировать. Если папа-миллионер убился, мама убита, брат в тюрьме, а сестра обвенчается с Люсей и тоже умрет, то ведь тогда вдовец Люся станет наследником американских миллионов!
– Люся, поставь хоть бутылку водки под твои миллионы, – заискивающе просил Жоржик Бутырский.
– Самое главное – собачьи консервы, – волновался Акоп Саркисьян. – Только б не продешевить с нашими пирожками!
Кончилась эта сказочная история печально. К неистовому Артамону прибежала заплаканная Назариха. Когда она ушла, Артамон вызвал своего шофера на допрос и рявкнул:
– А ну признавайся во всем!
Бедный Ромео разрыдался горючими слезами и признался, что он стал жертвой коварной Назарихи. Началось все с того, что Люся действительно увидел американку, которая приезжала к Назарихе в красном линкольне, и, как полагается, влюбился в нее. Но в это дело вмешалась Назариха: ей тоже захотелось любви – и она стала вызванивать Люсе по телефону, разыгрывая из себя влюбленную американку. Так как у нее не было половины зубов, она довольно удачно подделывала американский акцент.
За время этого телефонного флирта Люся так влюбился в свою принцессу долларов, что, когда он узнал беспощадную правду в лице Назарихи, он уже не мог расстаться со своей мечтой. Чтобы как-то выпутаться из этого положения, он решил убить американку. Потом он сжалился над любимой и положил ее в госпиталь.
А в дальнейшем Назариха стала жертвой Люси. Теперь он уже сам заставлял Назариху вызванивать ему по телефону в качестве умирающей американки; Потом ему захотелось прощальный подарок – и он заставил Назариху подарить ему по телефону красный линкольн. Когда же он приказал Назарихе писать предсмертное завещание, та перепугалась и покаялась во всем неистовому Артамону.
– Правду говорят, что иногда один дурак заморочит голову десяти умным, – философски изрек флегматичный Филимон. Но при определенных условиях из Люси мог бы получиться великий артист. Он так вживается в свою роль.
– Когда я был директором спецшколы для дефективных детей, – бурчал неистовый Артамон, – то даже там я не встречал таких идиотов, как этот Люся.
Все были уверены, что после такой неудачи последний из Чингисханов обязательно покончит жизнь самоубийством, и каждое утро смотрели, жив он еще или нет. Но получилось немножко иначе. Со своей обычной страстностью, как цыганский барон, который не может жить без любви, Люся вдруг влюбился в коварную Назариху, с которой он уже был немножко знаком. Хотя Назариха и годилась ему в матери, Люся теперь галантно приглашал ее полюбоваться на его загородное имение на колесах, которое он приобрел от швейцара Назара и в котором Назариха когда-то провела свою молодость.
Заместитель президента дома чудес по социальным вопросам только чесал затылок.
– Вот же ж чертова карусель...
А флегматичный Филимон качал головой:
– Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.
В доме под золотым петушком профессор темных дел Малинин продолжал свои частные уроки по черной социологии:
– Борис Алексаныч, у вас в доме чудес недавно закончилось дело Ромео и Джульетты. Что вы об этом думаете?
– Сплошное идиотство.
– Все это так, но обратите внимание на следующие детали. Люся, то есть Алексей Шелапутин, действительно является последним живым потомком Чингисхана. И даже больше того. Его отец Лука Перфильевич Тимуров до революции принадлежал к старой родовой аристократии и носил фамилию Гантимуров, аеще раньше – Хан-Тимуров. Но ханом Тимуром называли Тамерлана. При тщательной проверке мы выяснили, что в этом древнем дворянском роде скрещивались не только потомки Чингисхана, но и потомки Тамерлана. Когда-то русские князья гордились таким родством.
– Но результаты довольно печальные, – сказал Борис.
– Да, с того времени прошли сотни лет. То, что вы видите сейчас, – это яркий пример вырождения. Дегенерация. Когда-то Чингисхан и Тамерлан опустошили и уничтожили большую часть населения тогдашней Руси. А теперь их потомки как бы расплачиваются за грехи предков.
– Скажите, а мать Люси действительно бывшая баронесса Розенберг?
– Она бывшая еврейка. Потом она была замужем за балтийским бароном Розенбергом. А потом ее прельстил потомок Чингисхана. Кстати, заметьте себе эту закономерность: евреи частенько мешаются с дегенератами из высшего общества. Это один из аспектов философствований Бердяева о союзе сатаны и антихриста, в результате чего будет якобы царство князя мира сего. Теперь посмотрите сами на эту семейку – и что у них там за царство. Потому-то и говорят, что сатана частенько расплачивается не золотом, а разбитыми черепками.
Дела радио “Свобода” шли хорошо. В связи с ростом национально-освободительного движения цветных народов усиливалась и революционная пропаганда по радио. Помимо американского и европейского отделов открывались новые отделы для новорожденных азиатских и африканских государств. Американская радиопропаганда делала ставку на сепаратизм в России. А радио “Свобода” подобным же образом заходило в тыл Америке.
И у Лизы с Ниной дела тоже шли хорошо. С того времени, как французская Лиза поступила на радио “Свобода” и вступила в соцсоревнование с Ниной, подруги-соперницы подсобрали денег и приоделись. Вместо старенькой бабушкиной поддевки Нина, дочка синего кирасира, купила себе новую меховую шубу из курчавого барашка. А Лиза, внучка сенатора, чтобы не отставать от соперницы, приобрела себе подобную же шубу из стриженого барашка.
Но в дальнейшем их вкусы расходились. Лиза надевала на работу платья с такими соблазнительными декольте, словно она идет на свидание. А Нина ударилась в другую крайность. Она сшила себе на заказ строгий костюм из грубого колючего сукна и носила его в бюро как спецодежду.
– Этот пиджак колется, как хлыстовская власяница, – комментировал Остап Оглоедов. – Ух, хлыстовская богородица.
Говоря объективно, Лиза с Ниной были, конечно, девушки не глупые и по-своему талантливые. Они прекрасно знали, что реклама – двигатель торговли. Так Нина с видом знатока брала чей-нибудь скрипт, морщила носик и презрительно бросала его в сторону. И все сразу видели, какая она умная. А Лиза так та прямо утверждала, что радио “Свобода” только на ней и держится. Делали они это так ловко и проворно, что спорить с ними было совершенно бесполезно.
Естественно, что по молодости лет у них получилось маленькое головокружение от успехов, и они вообразили, что все кругом них – это сплошное ничтожество. Так сидят себе в углу старый-престарый эсер-террорист, который уже бегал с бомбами в руках, когда Лизы еще и на свете не было, и имя которого занесено во всех анналах революции. А Лиза подходит к этому почтенному старцу и сладчайшим голоском говорит:
– Ах, простите, пожалуйста, но я забыла ваше имя... Дряхлый террорист знает, что Лиза прекрасно знает его имя, но нарочно делает вид, что забыла. Террорист злится, а Лиза знает, что он злится, и улыбается ему еще милей:
– Так, простите, как вас зовут?
Или подходит молоденькая Нина к Остапу Оглоедову, почтенному отцу хотя и чужого, но зато многочисленного семейства, и с этакой восхитительной наглецой обращается к нему, как к уличному мальчишке:
– Эй, Остапка, сбегайте-ка к товарищу Чумкину. Фю-ить, живо!
От такого беспардонного обращения Остап, конечно, обижается и ворчит, как медведь в берлоге, а Нине только того и надо. Остап жалуется, что у него опять разболелась язва желудка, а Нина смотрит на него сияющими глазами и улыбается.
Благодаря игривости ума и живости характера у Лизы с Ниной всегда имелся неисчерпаемый запас подобных развлечений. Поэтому они никогда не скучали. Да и другим скучать не давали.
Правда, некоторые ворчуны считали эти веселые проделки просто пакостями, а изобретательных проказниц называли стервами. Так или иначе, все это будировало людей и оживляло сонную атмосферу социалистического реализма на радио “Свобода”. Иначе там и мухи позасыпали бы.
Незаметно подошел Новый год. По традиции большинство работников агитпропа встречали Новый год на бале-маскараде в клубе Аэрофлота, что на Ленинградском шоссе. Ну и начались всякие сборы и приготовления.
Монна Нина, как обычно, держала себя с кавалерами подчеркнуто строго. Зато Лиза со своим декольте вела себя как светская львица. Она не дожидалась, пока ее пригласят, а выбирала кавалеров сама. На этот раз она остановила свой выбор на Остапе и пригласила его встречать Новый год в качестве ее кавалера.
В глубине души Остапу хотелось отдохнуть от своей жены, чужих детей и нервных кошек. Кроме того, приглашение французской Лизы льстило его мужскому самолюбию.
– А Нина за нами не увяжется? Осторожно спросил он.
– Не-е-ет, – сладко пропела Лиза. – Мы пойдем вдвоем.
– Ну ладно, – согласился Остап. – Только чтоб без шухеру.
В клубе Аэрофлота бал-маскарад был в полном разгаре, и все предвещало приятный вечер. В качестве маскарадного костюма Остап надел свой заветный фрак, символ красивой жизни, намотал на голову тюрбан из полотенца и выглядел как настоящий магараджа. Лиза оказалась настолько деловой, что даже заранее заказала отдельный столик. За соседним столиком сидел Борис Руднев в красной турецкой феске на голове и с какой-то девицей, замаскированной под таитянку с хулахула на шее.
Только Остап с Лизой сели за свой столик, как рядом, словно из-под земли, появилась Нина в бальном платье и с веселой улыбкой на лице. За руку она тащила своего кавалера, хорошенького, как херувимчик, мальчика лет пятнадцати, который испуганно моргал глазами. Не говоря ни слова, Нина уселась рядом с Лизой.
– Просьба занимать места согласно взятым билетам, – напомнил Остап.
– Это наши места, – фыркнула Нина, – Мы их давно заказали.
– Ага, опять ваши трюки, – мрачно сказал Остап.
Но подруги-соперницы уже щебетали, забыв обо всем на свете. Нинин кавалер, не зная, что ему делать, присел на кончик стула, спрятал руки между коленями и испуганно озирался по сторонам, словно ожидая, что сейчас к нему подойдет милиционер и выведет из зала как несовершеннолетнего.
Когда Остап заказал бутылку вина, бедный мальчик сжался и побледнел. Видно, он истратил все деньги на билеты, а о дальнейших расходах не подумал. В душе проклиная и Нину и ее кавалера, Остап, как джентльмен, налил четыре рюмки.
Пока он разливал вино, заиграла музыка, и Нина, забыв о своем кавалере, потащила Лизу танцевать. А Остап остался на положении беби-ситтера. Когда девицы вернулись, Остап надвинул свой тюрбан набекрень и хмуро заявил:
– Нина, вашему беби спать хочется. Да и мне это начинает надоедать...
– А вы станцуйте вдвоем, – посоветовала Нина. Между столами ходил фотограф, и Нина решила сфотографироваться.
– Только вы отодвиньтесь, – попросила она обоих кавалеров. – Чтобы не испортить фотографию.
Внучка сенатора уселась на стуле и сделала соблазнительную улыбку. А дочка синего кирасира стояла сзади, облокотившись о спинку стула и выставив ножку.
– Так снимались наши дедушки за креслом бабушки, – заметил Остап. – Нина, для полноты эффекта вам не хватает только усов и сабли.
Натанцевавшись и нафотографировавшись, веселые и разгоряченные Лиза с Ниной присели наконец отдохнуть. Нинин подкидыш сидел и не знал, зачем его сюда привели. А Остап наклонился к соседнему столику, где сидел Борис Руднев, и попросил:
– Слушай, Боря, можешь ты меня выручить? Подбрось меня с Лизой на твоей машине в клуб ДКА.
Получив согласие, Остап повернулся к Лизе, как недовольный магараджа:
– Вы тут, вижу, так склещились, что вас и водой не разольешь. Думаете, что вы хитрее всех? Но я все ваши трюки вижу насквозь – и даже глубже. Взяли меня на маскарад для собственной маскировки? Хотите на бал даром проканать? И выпить на халтуру?
Остап допил свою рюмку и кивнул на Нининого кавалера:
– И даже этого молокососа употребили. Да он, чтобы купить билеты, может, у отца последние деньги украл. Это называется растление малолетних.
– Что за хамство? – обиделась дочка кирасира. – Он выражается, как на воровском шалмане.
Магараджа нахлобучил свой тюрбан на глаза:
– Я в лагере таких, как вы, тысячи бачил. Вы что, меня за фраера считаете? Третесь тут на сухую. Я за Лизу пенензы платил, так я ее и танцую. Из принципа! Поняли?
Магараджа встал и взял внучку сенатора за руку:
– Пошли!
– Куда?
– Туда, где нет Нины. – И он повел Лизу к выходу. Внучка сенатора попробовала было сопротивляться, но ее рука была зажата, как в медвежьем капкане. В отчаянии Лиза оглянулась за помощью к Нине. Дочка кирасира ухватила ее за другую руку и потащила в обратную сторону. У бедной Лизы захватило дух. Ей казалось, что вот-вот ее раздерут пополам.
– Этот уркаган сидел в лагере с проститутками! – в ярости кричала дщерь кирасира. – Так он теперь и с нами так обращается!
– Да вы хуже всяких проституток, – пыхтел магараджа. – Деньги берущие – и ничего не дающие.
Люди за соседними столиками с интересом наблюдали, как по залу шагает огромный детина в тюрбане и фраке и, как бурлак, волочит за собой растрепанную белокурую девицу, в которую, как рак в утопленника, вцепилась вторая девица.
– Гляньте, из-за Остапа две бабы подрались! – с завистью сказал Люся Шелапутин. – Эх, везет же людям.
Около гардероба Нина подняла крик, что Остап не имеет на Лизу никакого права. Остап вытащил из кармана билет и тряс им в воздухе. Нина кричала, что он шаромыжник, нахал, майданщик и жулик. Остап возмущенно распахнул свой фрак и, как горилла, стучал себя кулаком в грудь. Кругом начала собираться толпа любопытных. Не одеваясь, Остап взял Лизу на буксир и потащил ее к выходу.
Нина опять вцепилась в свою подругу-соперницу, пытаясь оторвать ее от Остапа. Так, в пылу сражения, все трое и вывалились на улицу в маскарадных костюмах. Но даже и морозный зимний воздух не охладил воинственный дух дщери кирасира.
– Я милицию позову! – кричала она.
Остап молча впихнул внучку сенатора на заднее сиденье белого ЗИЛа, за рулем которого сидел Борис Руднев, уселся сам и облегченно вздохнул:
– Фу-у-ух, поехали поскорей, а то Нина еще на крышу вскочит.
Однако, как только машина тронулась, Нина на ходу распахнула дверцу и вскочила рядом с Лизой. Обстановка была такая, что в машине вот-вот разгорится драка. Борис свернул с Ленинградского шоссе, и теперь они ехали по пустынному Петровскому парку. Дщерь кирасира неистовствовала и требовала:
– Борис, сейчас же остановите машину! Магараджа на всякий случай отодвинулся от Нины подальше и советовал:
– Борис, поезжай в милицию. Сдадим Нину в вытрезвитель.
– Остановите машину, – злобно шипела дщерь кирасира. – В последний раз говорю. А то...
Она яростно рванула ручку и приоткрыла дверцу машины. Дверца загребала воздух, и ехать так было нельзя.
– Знакомый номер, – пробасил магараджа. – Так делают все уличные девки, когда нужно драпануть из машины.
Видя, что Нина вот-вот или вцепится кому-нибудь в глаза, или вывалится из машины. Борис притормозил и сказал:
– Эй, закройте дверь.
Но Нина распахнула дверцу еще больше. Вслед за этим раздался треск стекла и металла. Дверца зацепилась за фонарный столб и беспомощно повисла на сорванных петлях. Борис съехал в сторону и остановил машину.
– А за такое вредительство уже бьют по мордасам, – мрачно сказал Остап.
– Так вам, хулиганам, и надо, прошипела Нина. – Чтобы знали, как обращаться с приличными барышнями. Ух, шпана подзаборная!
Пока Борис чертыхался и осматривал развороченный бок машины, она быстро выскочила и вытащила за собой Лизу. Опасаясь, что их действительно могут побить, подруги-соперницы бросились бежать. Магараджа высунулся из машины и плюнул им вслед:
– Тьфу, таких стервей нужно убивать при рождении! Вот как весело встречали Новый год некоторые сотрудники радио “Свобода”. Потом Остап Оглоедов сидел и устало вздыхал:
– Эх, так вот и вся наша жизнь – маскарад, маскировка, маски...