Antimatrix

Что новенького?
Тема дня

Имя мое Легион

Григорий Климов



Глава 1. Красный папа

Россия сама спасется и весь мир спасет.

Ф.М. Достоевский


Дежурный сержант милиции лениво откинулся на стуле и спросил:

– Это ваши документы, гражданин?

– Да, эти документы у меня украл слепой нищий, который вовсе не слепой. Это черт знает что!

Не волнуйтесь, гражданин. Когда надо, у нас даже слепые видят.

– Да, но потом этот слепой, как заяц, побежал к милиционеру! А милиционер, вместо того чтобы арестовать вора, арестовал меня! Я только что вернулся из-за границы. И что это у вас за порядки в социалистическом отечестве?!

Разглядывая документы на имя Бориса Александровича Руднева, дежурный сержант убедился, что обладатель их является инструктором агитпропа, то есть Управления агитации и пропаганды ЦК партии, что он член Союза советских писателей и что партвзносы долгое время платились в Берлине и Нью-Йорке. Значит, проверенный и доверенный партиец. И с такими лучше быть осторожнее.

– Извините за беспокойство, товарищ Руднев, – переменил тон сержант. – Получилось маленькое недоразумение. Просто вы одеты во все заграничное, и вас приняли за иностранца. Ну и решили вежливенько, без шума проверить ваши документики.

– Но почему меня арестовали?!

– А это мы сейчас выясним, – сказал дежурный и развернул последнюю страницу паспорта, предназначенную для специальных пометок органов власти.

Там стоял красный литерньй шифр ОУ/13-001. Увидев этот шифр, сержант смущенно кашлянул и полез в стол за секретной инструкцией.

Литерный шифр означал специальные категории граждан, требующие особого внимания властей. Внимание это могло быть положительным – красный штамп, или отрицательным – синий штамп. Литер ОУ означал “особый учет”, что было равносильно охранной грамоте. Человек на особом учете не мог быть арестован без согласия того органа, который поставил его в эту категорию.

Но больше всего сержанта смутила следующая цифра шифра – 13. Эта цифра означала отдел КГБ, где данное лицо было зарегистрировано. Дело в том, что официально в КГБ числилось 12 отделов, одним из которых была и милиция. Последний, 12-й отдел занимался всякой чепухой: пожарная охрана, общество спасения на водах, запись актов гражданского состояния (загс) и тому подобное.

Правда, иногда по пьяному делу шептали еще и о 13-м отделе КГБ, который настолько засекречен, что о нем официально не должны знать даже сами работники КГБ. Некоторые люди в пьяном виде божились, что этот таинственный 13-й отдел управляет сзади всеми остальными отделами КГБ, что вся внутренняя охрана 13-го отдела состоит из глухонемых и что оттуда никто не выходит живьем. И еще шептали о специальных агентах 13-го отдела, которые маскируются под слепых и нищих.

И вот теперь, впервые за всю свою долгую службу в милиции, сержант сам столкнулся с загадочным 13-м отделом КГБ. Следующая цифра шифра – 001 – означала порядковый номер регистрации по данной категории. Итак, перед ним сидел человек №1 на особом учете 13-го отдела КГБ. А два нуля впереди означали “особо секретно”. Дежурный почувствовал, как его лоб покрывается испариной.

– Товарищ Руднев, – сказал сержант жалобно, – вас задержали потому, что вы на особом учете. Но теперь, согласно инструкции, я немедленно должен доложить о вас в... Ну, в это самое...

– Куда?

Сержант ерзал на стуле и боялся произнести вслух имя 13-го отдела КГБ.

– Ну... Туда, кто дал вам этот литер...

– А без этого нельзя?

– Товарищ Руднев, государство большое, а я человек, маленький. Поймите, у меня жена, дети...

Борис Руднев снял трубку телефона и набрал номер коммутатора КГБ:

– Соедините меня с маршалом Рудневым... Адъютант? Это говорит Борис Руднев. Соедините меня, пожалуйста, с Максимом Александровичем.

Сержант знал фамилии всех маршалов СССР, но этот маршал в официальных списках не числился. Да еще маршал госбезопасности! До этого единственным маршалом госбезопасности был Берия. Но его уже расстреляли.

“Видно, недаром шепчут, что 13-й отдел – это сверхКГБ”, – подумал дежурный и поджал ноги под стул.

На другом конце провода Борис услышал знакомый голос:

– Да, слушаю...

– Максим? Это Борис. Здравствуй...

– Здрасьте, здрасьте. Ты когда приехал в Москву?

– Да уже недели две.

– А почему же ты до сих пор ко мне не зашел?

– Да так, предлога не было.

– Ну а теперь у тебя какой предлог?

– С тобой хочет поговорить один симпатичный милиционер.

– Ага, я тебе нужен только тогда, когда ты попадешь в какую-нибудь грязную историю?

– Это ты сам виноват. Ведь это ты поставил мне в паспорте какую-то идиотскую блямбу.

– Что?

– Да, и ты распустил по всей Москве слепых нищих, которые лазят людям по карманам. В общем, король нищих, передаю трубку милиционеру...

Дежурный вскочил, вытянулся по стойке “смирно” и закричал в телефон так, как на параде на Красной площади:

– Докладывает сержант милиции Ковальчук! Что прикажете, товарищ маршал?

– Там у вас, кажется, мой блудный братец нашелся, – услышал он голос в трубке. – В чем там дело?

– Просто проверка документов, товарищ маршал. Со гласно приказу номер...

– Мгу, хорошо. Так возьмите-ка вы этого субъекта под арест.

– Есть, под арест, товарищ маршал!

– И привезите его ко мне. Сдайте под расписку дежурному коменданту.

– Есть, сдать коменданту, товарищ маршал!

Сержант осторожно положил трубку на место и укоризненно покачал головой:

– Что же это такое, товарищ Руднев?

– Это у нас с детства такая игра, – сказал Борис. – Просто он хочет доказать, что он старший брат. А я уже не маленький.

В Главном управлении КГБ маршал госбезопасности СССР Максим Руднев допрашивал своего младшего брата: – Ну как тебе жилось в Нью-Йорке?

– Там совершенно невероятное воровство. И все наши советские служащие были уверены, что это Эф-би-ай специально посылает воров, чтобы делать у нас обыски. Теперь я приехал домой, и – здрасьте! – та же самая история.

– Ничто не ново под луной, – усмехнулся начальник 13-го отдела КГБ. – А какие у тебя планы на будущее?

– Видишь ли, после войны я написал книгу “Душа Востока”. В награду за это меня заставили заниматься дурацкой работой в области пропаганды. А теперь я хочу устроить маленький перерыв и написать вторую книгу.

– О чем?

– О гомо совьетикус. Максим слегка поморщился:

– О ко-о-ом? О гомо...

– Да вот за границей много пишут о гомо совьетикус – о советских людях нового типа, которые появились после революции. И у нас об этом тоже пишут. Но вопрос этот немножко спорный. Вот я и хочу написать роман на эту тему – об идеальных советских людях нового типа. Есть они, эти гомо совьетикус, или нет?

– Ах ты вот о каких гомо, – с некоторым облегчением в голосе сказал маршал госбезопасности. – На этот вопрос я могу тебе сразу ответить: и да – и нет. Все это старые типы на новый лад. Если хочешь серьезно заняться человеческими типами, то сначала ознакомься с идеями Платона, категориями Канта и прототипами Юнга.

Откинувшись в кресле, маршал внимательно рассматривал своего младшего брата. Он привык думать о нем как об озорном мальчишке, который с ним всегда спорил и которого он называл Фомой Неверным. А теперь перед ним сидел взрослый мужчина, здоровый, темнокожий, широкоплечий, с упрямым подбородком и наплевательскими огоньками в темных глазах.

Глядя на Бориса, Максим вспомнил их родительский дом, старый орех у балкона... Тот далекий весенний вечер, когда сладко пахло черемухой, и когда он впервые встретил Ольгу. Тихий ангел... А косвенной причиной этому был Борис. Потом короткое семейное счастье, гордость отцовства – и трагическая гибель любимой красавицы жены. Тихий ангел, который испортил всю его жизнь.

Потом лунная снежная ночь, когда он передавал Борису закутанного в одеяло ребенка. Тот вечер у черного пустого окна, когда он хотел пустить себе пулю в лоб и когда Борис забрал у него из рук маленький браунинг Коровина. Тот самый браунинг, от которого погибла его красавица жена. А потом умер и ребенок, и он остался один.

Маршал тяжело вздохнул, вспоминая те лихорадочные годы, когда он, чтобы найти тайну гибели любимой жены, ушел в средневековую чертовщину и сатановедение, когда он кропотливым трудом познавал тайны добра и зла, ума и безумия, жизни и смерти. Те тайны, которые называют Богом и дьяволом и которые сделали его тем, кем он был теперь. И ведь только один Борис знал то, чтоиногда и теперь беспокоило сердце маршала, как старая рана.

Хотя после смерти Сталина многое в Москве переменилось, но в доме под золотым петушком, где жил Максим, все было по-старому.

На письменном столе Максима лежала книжка в заграничном переплете. Хотя книжка эта была довольно современная, изданная в Америке в 1956 году, но тема ее была та же самая – “Роль дьявола: очерк сатанизма в современном обществе” известного швейцарского философа Дени де Ружмона.

Видимо, Максим по-прежнему собирал во всем мире свежую техническую литературу по своей специальности. Как раз то самое, чего инструктор агитпропа терпеть не мог, и что вызывало у него вечные споры с Максимом. Когда-то Максим сам болтал, что он красный кардинал и тайный советник Сталина. Потом до Бориса доходили слухи, которые шепотом передавали на московских верхах, что меняются в Москве вожди и вождята, министры и маршалы, но не меняется в Москве только один человек – тайный советник советских вождей, который сидит за красным троном, как красный папа.По секрету шептали, что в Риме, мол, сидит папа римский, где-то притаился антипапа, а в Москве сидит красный папа.

Работая за границей, Борис сам убедился, что и у вождей западного мира тоже существуют какие-то тайные советники. Меняются президенты и премьер-министры, но тайный советник остается. И всегда это почему-то еврей. И никто не знает, что он там нашептывает на ухо вождям великих держав, которые решают судьбы мира.

Будучи инструктором агитпропа, Борис должен был доказывать, что ни Бога, ни дьявола нет, а есть только Маркс и Ленин. А Максим люто ненавидел Маркса и Ленина и во время Великой Чистки поголовно уничтожал всю ленинскую гвардию, а всех настоящих марксистов загнал в концлагеря. И на письменном столе у красного папы опять свеженькая книга по сатановедению.

Потому Борис тщательно скрывал, что его брат – маршал госбезопасности СССР, и даже избегал встречаться с Максимом. А Максим чувствовал это и, оставшись один на всем белом свете, в глубине души немножко обижался на эту холодность единственного родного ему человека.

Инструктор агитпропа взял с письменного стола книгу “Роль дьявола” с таким видом, словно это детские сказки. Потом он по привычке стал просматривать подчеркнутые рукой Максима места.

С самого начала философ Дени де Ружмон предупреждал, что сказать правду о дьяволе довольно трудно, что правда о дьяволе – это такая грязная вещь, что одна капля ее мутит жизнь так же, как капля воды мутит стакан абсента. Но от этого можно опьянеть.

На следующей странице цитата из знаменитого французского поэта Бодлера: “Самая хитрая уловка сатаны – это убедить нас, что он не существует”.

И дальше: “Первый трюк дьявола – это его инкогнито... Бог говорит: “Я то, что есть”. Дьявол же, завидуя Богу и всегда стараясь подражать ему, хотя бы и наоборот, говорит нам: “Мое имя Никто”... Но это Никто остается быть Нечто. Он знает больше, чем мы, о мистериях мира и тайнах душ, которыми он злоупотребляет”.

– Что это за чушь? – спросил Борис.

– Это формулы дьявола, – спокойно ответил красный папа. – В математике или физике есть формулы интегралов и дифференциалов, которые для посторонних людей совершенно непонятны. Вот так и здесь.

Борис перелистнул страницу. Там стояла такая формула: “Завидуя Богу, дьявол пытается убедить нас, что он тоже: может творить”. А на полях бисерным почерком Максима примечание: “Смотри поэтов-декадентов и модернистическую живопись. Явный мозговой разжиж”.

Красным карандашом аккуратно подчеркнуто: “Только после нескольких поколений грешников в истории или грехов в одной жизни, зло, наконец, начинает обнаруживать внутреннее содержание – хотя и кажущееся, но активное противоестество становится естеством. И именно по этому поводу Бодлер пишет: “От рождения мужчина и женщина знают, что наслаждение нужно искать во зле...”

И бухгалтерским почерком Максима примечание: “Конечно, это относится только к таким же декадентам, как сам Бодлер”.

Дальше в книге, изданной в Америке в век автомобилей и самолетов, следовали совершенно серьезные рассуждения о том, что дьявол, чтобы стать реальностью, должен проникнуть в человека и что дьявол, как говорится в Священном писании, есть лжец и отец лжи.

“Дьявол есть легион, – стояло в справочнике по сатановедению. – Это означает, прежде всего, то, что, оставаясь одним, он может принимать столько различных форм, сколько людей в мире... Дьявол опасен не тогда, когда он показывается и пугает нас, а только тогда, когда мы неспособны увидеть его... Изо всех существ, которые когда-либо существовали, никто, как дьявол, лучше всех знает, как завоевать друзей и влиять на людей”.

И опять странная оговорка: “Беда в том, что в силу своей натуры дьявол никогда не будет показан ясно и честно...”

– Почему же это? – спросил Борис.

– А можешь ты сейчас выйти на улицу и сказать, что Маркс и Энгельс от дьявола?

– М-м-м... Трудновато.

– А они были зарегистрированными сатанистами. И даже членские взносы платили. – Красный папа криво усмехнулся. – Потому они и дружили.

“Дьявол – это существо парадоксальное в своей сущности, – продолжал читать инструктор агитпропа. – Можете быть уверенным, что он существует, но он существует в каждом существе, которое таковым не является, которое уходит в ничто, которое тайно стремится к разрушению сущности – сущности других и самого себя. Его способность не быть определенно тем или этим дает емубесконечную свободу деятельности, бесконечные инкогнито и алиби...”

В своих доводах Дени де Ружмон ссылался на многие авторитеты. Цитаты из мрачного Эдгара По, отца криминального жанра в литературе, и бунтарствующего педераста Рембо, который воспевал Парижскую коммуну и уверял, что он находится в аду. Рассуждения еврейского меланхолика Кафки, что борьба с дьяволом – это все равно что борьба с женщиной, которая кончается в постели. Высказывания Ницше, творца философии волюнтаризма, отца белокурой бестии и сверхчеловека, который рекомендовал подталкивать падающего и который умер в сумасшедшем доме. Толкования изобретателей философии экзистенциализма – горбуна Кьеркегора и Хайдеггера, где последний туманно утверждал, что ничто ничтожит, и где под этим Ничто опять-таки подразумевался товарищ дьявол. Там же сентенция Андре Жида, нобелевского лауреата и честного педераста, который уверял, что нет книги, которая была бы написана без помощи дьявола.

Линия преемственности шла от символистов к экзистенциалистам. Желая проверить официальное определение экзистенциализма, Борис заглянул в советский “Философский словарь”. Охотясь за нечистой силой, красный папа побывал уже и в этом словаре: в скобках стояли примечания доктора философии и профессора социологии Максима Руднева: “Экзистенциализм – упадочническое философское течение... Создал эту реакционную философию датский мракобес Кьеркегор (из евреев-выкрестов)... Отвращение к жизни, страх смерти, отчаяние – основные темы его произведений... Сартр (косой), Камю и их сподвижники... проповедуют интеллектуальный и моральный нигилизм... Они напоминают ораву модных писателей предреволюционного периода в России, которые... восхваляли предательство и под видом “культа личности” воспевали половой разврат”.

Большинство людей знают об экзистенциализме только то, что его последователи немножко похожи на придурков, которые не моются, не стригутся и не бреются, избегают работы и предпочитают танцы, напоминающие припадок эпилепсии. Но чтобы разругать веселых экзистенциалистов, советский “Философский словарь”, изданный в Москве в 1952 году, вдруг почему-то залез на большую белую лошадь и не стеснялся в самых резких выражениях. Красным карандашом Максима жирно подчеркнуто место, где говорилось, что экзистенциалисты восхваляли и оправдывали предательство и воспитывали изменников и предателей национальных и классовых интересов.

Странно, но в справочнике по сатановедению де Ружмона, который вряд ли брал в руки советский “Философский словарь”, тоже имелась специальная глава, где дьявол классифицировался как пятая колонна всех веков и народе в. И опять это место было подчеркнуто Максимом.

Вспомнив что-то, инструктор агитпропа взял с полки “Rituale Romanum”, которую он просматривал когда-то, нашел литургию, которую читают, чтобы изгнать дьявола из одержимых, и стал водить пальцем по строчкам: “Сатана... враг рода человеческого, друг смерти, вор жизни, потрясатель правосудия, источник зла, корень пороков, совратитель людей, предатель народов...” Да, и здесь то же самое – предатель народов! А потом еще начало раздоров и поставщик горестей.

Странно, очень странно. Древняя католическая “Rituale Romanum” говорила то же самое, что и современный европейский философ. И к этому присоединялся даже официальный советский “Философский словарь”! Какая-то странная закономерность! Но что это такое?

– Максим, поскольку за твоей спиной шепчут, что ты красный папа... В общем, ваше преосвященство, почему это дьявол – предатель народов?

Красный папа молча достал из шкафа и положил на стол серую папку, на обложке которой стоял штемпель 13-го отдела и два имени: Бергесс и Маклин.

Борис хорошо знал эти имена. Когда он был за границей, на первых страницах всех газет гремела сенсация: два крупных английских дипломата, Бергесс и Маклин, имевшие дело с атомными секретами, оказались советскими шпионами и при чрезвычайно таинственных обстоятельствах сбежали в СССР. Крупнейшее предательство в истории Форин Оффиса! Дело было настолько серьезное, что исчезнувших дипломатов разыскивали 15000 детективов. В наказание потом реорганизовали всю британскую контрразведку.

Никто не мог понять, что заставило этих людей, которые имели все, вдруг стать предателями своей страны. Правда, потом в заграничной прессе писали, что оба этих атомных дипломата были педерастами и натягивали друг дружку. Но у западных дипломатов это столь же малый грех, как у балетных мальчиков. И вот теперь разгадка этой таинственной истории в руках маршала КГБ, который приручил себе дьявола и заставляет его заниматься шпионажем в пользу советской власти!

Инструктору агитпропа опять стало немного не по себе в этом доме злого добра, где в вечерних окнах тихо поблескивали старые витражи с ликами святых. Так, словно между печальными ликами святых в окно заглянула рожа загадочного черта, подбивающего людей на всякие пакости.

Сплошной абсурд с точки зрения агитпропа. И вместе с тем результаты налицо. Неужели где-то во тьме средневековья этот чернокнижник Максим действительно нашел колдовскую формулу, как вызывать дьявола? А потом для отвода глаз ссылается на всякие философские формулы. Хотя он и доктор философии, и профессор какой-то высшей социологии, но весь дом у него набит книгами по сатановедению.

На всякий случай Борис решил досмотреть новый справочник по сатановедению Дени де Ружмона. Дальше следовало про дьявола и любовь: “Доля дьявола в “любви” – это просто все то, что не есть любовь... Потому что дьявол не умеет любить и не любит тех, кто любит... Вы почувствуете его присутствие, в его недвижной силе, за взглядом существа, не способного любить. И там, где любовь фальсифицируется, вы узнаете его по его плодам”.

Затем про дьявола и страсть: “Мучительные противоречия, порожденные бесконечным желанием, упирающимся в границы возможного, могут быть разрешены только бегством в ничто... Здесь встречаются все экстремы, порождают друг друга или, как вспышка, превращаются из одной в другую: кипучая энергия и прострация, жертвенность и жажда обладания, ненависть и нежность, радость и печаль, мудрость и безумие, жизнь и смерть”.

Красный карандаш дрожал, как будто дрожала рука маршала, когда он подчеркивал эти строки. Та самая рука, которая не дрожала во время Великой Чистки, когда по планам 13-го отдела расстреливали и гнали в Сибирь миллионы людей. А тайный советник Сталина уверял, что это ломают хребет сатане и антихристу, что это ликвидируют не людей, а ведьм и ведьмаков, чертей и чертовок, оборотней и леших – членов, кандидатов, попутчиков и сочувствующих той партии, имя которой легион.

Не дрожала рука Максима и во время войны, когда для спасения родины красный кардинал Сталина подписал с дьяволом договор о дружбе и ненападении. Тогда про генерала-дьявола ходили темные легенды, что много раз он искал смерти в бою, но его не берет ни пуля, ни огонь, ни вода, что, подписав договор с дьяволом, он не может умереть, пока не истечет срок договора... И вот теперь эта рука дрожала.

Борис продолжал читать про дьявола и страсть: “Все, что было сказано здесь о страсти, достаточно, чтобы показать чрезвычайные возможности, которые страсть открывает для дела дьявола. Крайняя неустойчивость положений и суждений, которые мгновенно меняют свою полярность, в сочетании с крайней напряженностью иногда одновременных ощущений бесконечного бытия и небытия создает в каждом охваченном такой страстью существе иллюзию мистического полета, уносящего егопо ту сторону добра и зла”.

Инструктор агитпропа листал дальше: “Истинные муки страсти, в сущности, невыразимы и могут быть выражены только мистическими парадоксами: гложущая радость, замораживающий огонь, любимые пытки, жестокое обожание – все и ничто”.

Затем следовали взаимоотношения между дьяволом и женщиной. По этому поводу святой Куприян говорит, что женщина – это инструмент, которым дьявол пользуется, чтобы овладеть нашими душами. А более энергичный богослов Тертуллиан прямо классифицирует женщину как врата ада.

Последний круг этого ада описывался так: “Преисподняя, рожденная из недоумения и мрачных мук гордости, ад страсти, которая не имеет иной цели, кроме несчастья, которое она породит благодаря своей логике безумия и софизма, что ничто рождает лишь ничто”.

Крик наболевшей души, в котором слышалось предостережение. И вместе с тем красный карандаш Максима подчеркивал эти мрачные и загадочные строки так внимательно, словно соглашаясь со всем этим.

Борису невольно вспомнилась жена Максима, красавица Ольга, которую он когда-то привел в их родительский дом. Полуангел и полумарсианка, которая вечно мерзла и, грея свою рыбью кровь, вечно куталась в свою белую шаль, которая танцевала, как деревянная, и целовалась, не разжимая губы. Ведь это она, бледныйангел, завела Максима по ту сторону ума и безумия, по ту сторону добра и зла. И по сей день Максим молчит, что скрывалось за ее трагической смертью. Но с тех пор красный папа относится к женщинам точно так же, как святой Куприян.

Правда, с того времени утекло уже много воды в Москве-реке. Теперь красный папа сидел в кресле худой и высохший, как мощи. И выглядит так, словно он не стареет. Соломенные волосы не поседели, а как-то выцвели и порыжели. Под белесыми ресницами зеленоватые, как у ящерицы, и усталые глаза. На плечах тяжелые золотые погоны маршала госбезопасности СССР. А на груди зеленого кителя вместо всех самых высших орденов СССР болтается только одна простенькая медаль “За спасение утопающих”.

Борис бросил справочник по сатановедению на стол. Путаные формулы Дени де Ружмона немножко раздражали инструктора агитпропа, который привык считать все, относящееся к религии, пустой абстракцией. Опять, как когда-то в детстве, он почувствовал себя Фомой Неверным.

– Эх, какие заманчивые страсти у товарища дьявола, – скептически заметил Фома Неверный. – Прямо попробовать хочется.

– Не советую, – сухо сказал красный папа. – Хотя, если ты хочешь писать книгу о гомо совьетикус, то тебе нужно знать эти вещи. Без этого ты эту книгу не напишешь.

Маршал внимательно наблюдал за младшим братом, словно пытаясь оценить, насколько простой смертный может проникнуть в смысл того, что написано так ясно, черным по белому, но что так трудно понять не посвященному в эту тайнопись.

– Но что же это такое? – спросил младший.

– Ничто, – ответил старший.

Фома Неверный посмотрел на брата. Но взгляд красного папы был пуст, словно он видит перед собой это большое Ничто, которое рождает маленькое ничто, которое ничтожит и которое обитает где-то по ту сторону добра и зла.

В связи с похолоданием холодной войны американцы расширяли свою антисоветскую или, вернее, антирусскую пропаганду – “Голос Америки”, радио “Свободная Европа” и радио “Освобождение”. Тогда в Москве тоже решили усилить заграничную пропаганду и, как полагается, поручили это дело агитпропу.

Поскольку вопрос касался психологической войны, то решили, что под это дело нужно подвести солидную научную базу. Поэтому разработку этого проекта дали Научно-исследовательскому институту – НИИ-13, который также называли Институтом высшей социологии. Хотя задание казалось чрезвычайно простым, но с самого начала этот проект почему-то строго засекретили, а за спиной НИИ-13 почему-то маячил КГБ.

На верхах агитпропа поговаривали, что ключом ко всей этой секретности является какой-то таинственный “комплекс Ленина”, который делает из людей настоящих революционеров. Да еще по секрету передавали, что на всех документах, относящихся к этому спецпроекту, стоит загадочный штемпель “Чертополох”.

Одновременно злые языки утверждали, что с исторической точки зрения спецпроект “Чертополох” представляет собой мусорную кучу, где перемешали всякий человеческий мусор. Потому, чтобы разобраться в этом деле, посмотрим сначала на генеалогию обычной мусорной кучи.

В старых московских подворьях помимо дома на улицу обычно имеется еще и флигелек. Между уличным домом и флигельком растет несколько деревьев, а под ними – всякая травка. В конце дворика гостеприимно хлопает открытыми дверями некое дощатое сооружение – памятник древнего зодчества, о котором очень неприятно вспоминать в зимнее время. Зимой там свищет такой ветер, что сразу становится понятным, откуда произошло народное выражение: ходить до ветру.

Рядом с этими, как теперь говорят, коммунальными услугами ставят большой мусорный ящик. Обычно он сколочен из старых досок, обычно оторванных от соседского забора, поскольку в советской Москве заборы – это только вредный пережиток частной собственности.

Зато мусорный ящик – это типичный представитель обобществленного имущества. Он наполняется, заполняется и переполняется. Поскольку мусор годами не вывозят, то его начинают сыпать рядом. Со временем вокруг мусорного ящика образуется своего рода естественная возвышенность, или, как говорится в географии, плато. Затем соответственно законам природы на этом плато появляется растительность.

Здесь можно встретить все, даже тянущиеся к свету побеги финиковой пальмы, проросшие из брошенной кем-то финиковой косточки. Если внимательный глаз заметит редкого чужестранца, то ветку Палестины пересадят в цветочный горшок и поставят в комнате, чтобы понаблюдать, что из этого получится.

На мусорной куче, или, как говорят теперь культурные люди, на такой материальной базе, лучше всего чувствует себя чертополох. Корни у него крепкие, листья колючие, а цветочки розовенькие. Занимается он преимущественно тем, что портит жизнь своим ближним. Если кто-нибудь захочет дать чертополоху какое-нибудь более культурное название и полезет в словарь, то его ожидает разочарование. Там сказано только одно: чертополох – сорная трава, сорняк. И нетему другого имени.

Рядом с чертополохом мирно уживается только нахальный, без роду без племени, бурьян. Даже после дождя он выглядит грязным и неумытым. Цветов на нем никогда не видно, и, каким образом он размножается, неизвестно. Хотя роста он огромного, но толку от него мало, и даже коровы воротят от него морду. Разве что запыхавшаяся собака второпях поднимет на него ножку.

Тут же приютилась подруга бурьяна и чертополоха – бестолковая лебеда с вечно вялыми листьями. Как бесплодная старая дева, большую часть времени она погружена в самосозерцание. Правда, некоторые опытные люди утверждают, что во время голода из лебеды можно варить суп.

В самом дальнем углу, куда редко попадает солнце, можно найти и паслен. Говоря культурным языком, паслен – это белладонна. А если загнуть еще культурнее, по-итальянски, то это будет прекрасная дама. Говоря языком ботаники, это бешеная вишня, красавка, сонная одурь. Та самая, о которой спрашивают: “Ты что, белены объелся?!”

И странная вещь, белладонны во дворе не найдешь нигде, кроме как на мусорной куче. Люди постарше говорят детям:

– Не троньте эту дрянь – плакать будете!

Вообще же на мусорном плато растет все, что угодно: и скромная гусиная травка, и высоченный подсолнух-индивидуалист, и застенчивая полуинтеллигентка-повилика, живущая как паразит, и даже безобидные ромашки. Но все они чувствуют себя здесь немножко неуверенно, просто ветром занесло. Качают они головками под теплым Божьим солнышком и не знают, что творится кругом.

В качестве представителей фауны флору мусорной кучи обычно дополняют крысы. Жирные и наглые, они чувствуют себя здесь хозяевами. До тех пор, пока не появится царь природы – человек.

Бывает, пойдет до ветру подвыпивший партиец сталинского типа. Увидит он через открытые двери крыс, вспомнит, что он представитель советской власти, вытащит наган и, не сходя с трона, давай палить по бедным крысам. Потом на мусорной куче опять воцаряется мировая гармония.

Конечно, в эпоху социалистического реализма не время заниматься созерцанием мусорных куч. Потому вернемся лучше к нашему спецпроекту “Чертополох”.

Первым делом решили открыть новую радиостанцию. Специалисты из НИИ-13 и 13-го отдела КГБ прекрасно знали, что некоторым людям всегда не хватает свободы. Но свобода эта не простая, а специальная, о которой известный философ-чертоискатель Бердяев говорит, что там, как в змеином гнезде, переплетаются доброе зло и злое добро. Конечно, не все понимают это философское 69, но специалисты из НИИ-13 это прекрасно понимали.

Потому-то эта двуликая свобода обычно высиживается в тех тайных обществах, которые сами себя называют гуманистами, а другие называют их сатанистами. Потому, как тайный символ для тех, кому всегда не хватает свободы, новую радиостанцию назвали радио “Свобода”. По сравнению с другими советскими учреждениями радио “Свобода” было чрезвычайно либеральным заведением. Здесь, как на Ноевом ковчеге, более или менее мирно уживались седовласые остатки нигилистов и анархистов, бывшие царские князья-либералы и философы-богоискатели типа Бердяева, бывшие правоверные марксисты и всякие еретики-уклонисты, дореволюционные писатели-декаденты и послереволюционные поэты-футуристы.

Правда, если присмотреться внимательно, всех их объединяло одно: необычайная любовь к свободе. Из-за этого у бывших князей-либералов в свое время были всякие мелкие неприятности с царской охранкой, а у философов-богоискателей получались всякие осложнения со Святейшим Синодом, где их подозревали, что это не богоискатели, а чертоискатели. Зато позже, во время Великой Чистки, с ними уже не церемонились. Всех их вместе с бывшими марксистами и футуристами безжалостно лупцевали телемеханики НКВД и приговаривали:

– За что боролись, – на то и напоролись... Мы вас научим свободу любить!

Теперь же, распространяя идею свободы по радио, авторы спецпроекта “Чертополох” хорошо знали, кого взять на эту работу. Но некоторые темные люди, глядя на Ноев ковчег “Свободы”, качали головами и бормотали:

– Эх, каждой твари по паре...

Идеологический отдел радио “Свобода” состоял из заслуженных деятелей революции. Но вместо того чтобы найти современных идеологов марксизма-ленинизма, авторы спецпроекта “Чертополох” почему-то и здесь предпочитали бывших заключенных, сидевших за всякую политическую ересь. В стенах “Свободы” осуществили полный внутрипартийный либерализм: здесь перемешали представителей всех революционных учений и течений – престарелых народовольцев с эсерами, кадетов с эсдеками, вплоть до троцкистов и национал-шовинистов.

Это были жалкие остатки ленинской гвардии, чудом уцелевшие во время Великой Чистки. Их долго мариновали в концлагерях и специзоляторах, а потом повыпускали на свободу во время послесталинской оттепели. Теперь эти специалисты в области свободы занимались экспортом свободы по радио.

Начальником американского отдела “Свободы” – в качестве финиковой пальмы на мусорной куче – посадили настоящего американца по имени Адам Абрамович Баламут. Когда-то его называли Маламут, что по-еврейски означает учитель. Но потом для удобства произношения его переименовали в Баламута. Правда, видом своим АдамАбрамович напоминал не ветку Палестины, а снежную бабу: с огромным животом, с круглым, как блин, лицом и носом-луковицей. Зато по содержанию это был идеальнейший добряк и добрейший идеалист. Но в превосходной степени все положительные качества превращаются в отрицательные, и, таким образом, доброта и идеализм сыграли ему злую шутку.

Во время американской депрессии 30-х годов, когда на улицах Нью-Йорка безработные стояли в очередях за бесплатным супом, Адам Абрамович в поисках идеалов начитался красной пропаганды и вместе со своей женой Эвелиной уехал в СССР. А там в это время как раз взялись за сплошную коллективизацию. Глядя, как на советских улицах люди умирают с голода, Адам Абрамович вспоминал, как на американских улицах раздают бесплатный суп, и, глотая голодные слюни, чтобы самому не умереть с голода, передавал в Америку радиопропаганду о райской жизни в СССР.

Чтобы облегчить произношение, его жену Эвелину переименовали в Еву. Так советский рай обзавелся Адамом и Евой.

Настоящая пропаганда всегда сочетается из любви и ненависти. Поскольку падший ангел Адам Абрамович был все-таки слишком хорошим, то в качестве архангела к нему приставили соответствующего политсоветника по имени Давид Чумкин, который своим видом напоминал чумную крысу. Это было зловредное маленькое и кривобокое существо с желтовато-желчным лицом и горбатым носом. Если говорят, что глаза – зеркало души, то глаза Давида Чумкина были такими же мутными, как его бедная душа.

По своему социальному происхождению политсоветник Чумкин был потомственным революционером. В царское время его отец был бундистом и бомбистом и за это несколько раз зимовал в Сибири. После Октябрьской революции, хотя Чумкин-старший был близким соратником Ленина, большевики арестовали его за перманентную оппозицию. Сначала его хотели расстрелять, но потом вспомнили о его былых заслугах и в 1922 году вместе с группой собратьев выслали его за границу.

Чумкин-старший особенно гордился тем, что сам великий Ленин упоминал о нем в своих сочинениях. Действительно, в одной из полемических статей о социал-демократии Ленин обозвал его социал-идиотом (социал-идиотом Ленин обзывал также редактора “Соцвестника” Р. Абрамовича. Изд.).

Обосновавшись в Америке, Чумкин-старший и здесь занялся революционной работой. На этот раз вместе с сыном, который пошел по стопам своего отца. Но как ни бесновались они в Америке, их упорно не арестовывали, не ссылали и даже не били. Тогда им стало скучно, и, воспользовавшись старыми связями отца, они вернулись в Советский Союз.

Пока Чумкин-младший жил в Америке, он называл себя выходцем из России. А, вернувшись в СССР, он стал утверждать, что он выходец из Америки.

– Да кто же вы такой? – спрашивали его.

– Я безродный космополит! – огрызался он.

Подошла Великая Чистка, и сталинская метла подмела обоих перманентных революционеров. На этот раз – как американских шпионов. Остальных членов семейства оставили в покое. По той простой причине, что они своевременно попрятались в сумасшедшие дома, что тогда было довольно обычным явлением.

В сибирском концлагере, работая на каменоломне, Чумкин-старший рассказывал своему сыну о царской ссылке с таким сожалением, как о потерянном рае:

– Эх, бывало, сидим мы с товарищем Лениным, чаек попиваем, книжечки читаем, брошюрки пописываем. А стражники иначе не обращались, как “ваше благородие”.

В это время подходил советский охранник с дрином в руке и орал:

– Эй, контрики, опять шепчетесь? А социялизьм за вас кто будет строить?! – И дрином по спине шах-шарах. Однажды отец с сыном поругались из-за куска хлеба. – Ты настоящий большевик! – кричал отец.

– Нет, это ты настоящий меньшевик! – кричал сын. – Так тебе и надо, что тебя посадили!

– Нет, это так тебе и надо, что тебя посадили! – вопил отец.

Вскоре, после того как они раскололись на большевиков и меньшевиков, обоих раскольников помыли, переодели и отправили в Москву. Прямо с каменоломни Чумкина-большевика назначили на должность политсоветника радио “Свобода”. А Чумкина-меньшевика приткнули там же в качестве внештатного консультанта. Видно, у авторов спецпроекта “Чертополох” были длинные руки.

Поскольку радио “Свобода” в принципе базировалось на таинственном “комплексе Ленина”, который делает из людей настоящих революционеров, то административный скелет радиостанции тоже подобрали из тех остатков ленинской гвардии, которых после Великой Чистки лечили трудом в концлагерях.

Политсоветник Чумкин знакомился со своими новыми коллегами:

– Скажите, а мы не встречались с вами на каменоломне в Печоре?

– Нет, я работал на кирпичном заводе в Магадане, – отвечал бывший ленинский гвардеец. – Дослужился до каменщика 3-го разряда. А вам что дали?

– На прощание мне дали справку каменщика 5-го разряда, – хмуро ответил политсоветник.

Остальные работники радиостанции подразделялись на две категории – технических и творческих. Технические работники подыскивали подходящие пропагандные материалы, которые потом переводились на иностранные языки. Основная трудность этой работы заключалась в том, чтобы привести политическую линию агитпропа в соответствие с кривыми идеями политсоветника Чумкина.В поисках революционного новаторства идеи Чумкина извивались, как брахистохрона. Есть в науке такая путаная кривая, по которой катаются шарики. Но в голове Чумкина шарики катались так, что у других начиналась головная боль. Потому у бедных технических работников был довольно бледный вид. Как у той гусиной травки, которую случайным ветерком занесло на мусорную кучу. Их так и называли – бледные личности.

Зато творческий персонал состоял из исключительно ярких личностей. Самыми яркими были большой писатель Остап Оглоедов и маленький поэт Серафим Аллилуев, которые работали в отделе скриптов.

Дверь из кабинета политсоветника Чумкина выходила в отдел скриптов, где за письменными столами сидели и потели несколько негров. Поскольку писание скриптов считалось черной работой, то скриптописцев называли литературными неграми. А поскольку из отдела скриптов постоянно раздавались брань и крики Чумкина вперемешку с визгом и воплями литературных негров, иногда кончавшимися горькими слезами, то комнату эту называли детской комнатой.

Справа от двери Чумкина сидел большой писатель Остап Оглоедов, а слева – маленький поэт Серафим Аллилуев. Остап Оглоедов называл себя человеком свободных профессий и радиокомментатором и по совместительству служил козлом отпущения у политсоветника Чумкина. А Серафим Аллилуев был тем, что футуристы называли облаком в штанах, и зарабатывал свой хлеб тем, что писал политические частушки.

Природа щедро одарила Остапа Оглоедова. Это был представительный мужчина саженного роста с лицом отставного боксера и мохнатыми разбойничьими бровями, с длинными руками гориллы и львиной гривой волос грязно-рыжеватого цвета. А в груди Остапа жила душа канарейки. И эту нежную душу с детских лет терзала жажда литературного творчества.

Сначала он пытался писать баллады. Героями этих баллад всегда были честные жулики, пострадавшие за свое благородство.

– Незамеченные герои нашей эпохи, – комментировал Остап.

Потом он перешел на прозу. Писал он так: описание природы – полстранички у Тургенева, характеристика героев – страничку у Толстого, психологический момент – страничку у Достоевского. Серафим Аллилуев качал головой:

– Остап Остапович, а вы знаете, что такое плагиат?

– Прошу без хамских намеков, – отвечал Остап. – Кабы у меня было столько дурных денег, как у Тургенева, да столько блатного времени, как у Толстого, так я тоже сам писал бы.

Письменный стол Остапа напоминал штаб мировой революции, окруженный высокими баррикадами из произведений классиков марксизма-ленинизма. Посередине валялись кипы газет и журналов вперемешку с обгрызенными карандашами и корками хлеба. Со стороны получалось впечатление, что здесь сидит страшно деловой человек. Для смены декораций Остап иногда ворошил эту пыльную кучу артистическим жестом и тяжело вздыхал, словно он чертовски устал.

–Остап Остапович, а вы знаете, что такое халтурщик? – спрашивал Серафим.

– Я все знаю, – отвечал Остап. – Я в таких университетах побывал, что тебе и не снилось. Кстати, это не халтура, а туфта. Эх, ты, поэт, даже русского языка не знаешь.

После получки Остап аккуратно засовывал деньги в задний карман и ласково похлопывал себя по заду. Деньги он называл ласкательным именем “тити-мити”. Начальству он постоянно жаловался на меркантильные затруднения, которые мешают расцвету его творческого потенциала, и просил прибавки. При этом он поддергивал штаны и говорил:

– Смотрите! Даже шкеры спадают...

И еще Остап жаловался, что от сотрудничества с политсоветником Чумкиным у него появилась язва желудка. Вместо лекарств Остап всегда держал на письменном столе большую бутыль с молоком. Как только Чумкин появлялся в дверях, Остап поспешно хватал свою бутыль и пил молоко прямо из горлышка.

– Оглоедов, что это вы там сосете? – спросил политсоветник.

– Это чтобы успокоить мою язву, – объяснял Остап. – Собственно говоря, я должен был бы попросить у вас специальную прибавку на молоко. Как на вредном производстве.

– Молокососы! – буркнул Чумкин. – Устроили мне здесь детскую комнату.

– Прошу не выражаться, – обиделся Серафим Аллилуев, – Я вам не мальчик.

– А кто же вы такой – девочка?

– Я и не мальчик, и не девочка.

– Знаем мы вас, поэтов, – желчно прошипел Чумкин. – Все вы недоделанные.

Когда за политсоветником закрылась дверь, Остап вздохнул:

– У него даже родная мать отравилась, когда он родился. А с женой они живут так: он на третьем этаже, а она на четвертом.

Если Давид Чумкин служил на радио “Свобода” в качестве чертополоха, а Остап Оглоедов в качестве бурьяна, то зато Серафим Аллилуев был настоящей ромашкой. Его бабушка, дочь раввина, сбежала из дома с беспутным монахом-расстригой, чем заслужила себе всеобщее проклятие родни, долго еще посыпавшей голову пеплом. Отец Серафима был журналистом, атеистом, морфинистом и другом футуриста Маяковского.

Потом Маяковский покончил самоубийством, отец бесследно исчез во время Великой Чистки, а Серафим попал в беспризорники. Там он научился богемной жизни, перепробовал все виды наркотиков, затем заинтересовался спиритизмом.

– А ты духов видел? – спрашивали его.

– Конечно, – отвечал Серафим. Когда марафета нанюхаешься, все увидишь.

Надо признать, что большой писатель Остап Оглоедов был большой только ростом. Зато маленький поэт Серафим Аллилуев, хотя ростом и маленький, но поэтом он был настоящим. Черноволосый и черноглазый, с торчащим вперед острым носиком, он молился на поэзию Бориса Пастернака и считал себя его последователем.

– Пастернак и петрушка, – комментировал Остап Оглоедов.

Лучше всего Серафим писал свои стихи тогда, когда ему хуже всего жилось, когда он бегал по улицам, оборванный, голодный и холодный, или когда он проигрывался в пух и прах в карты, чем он потом долго хвастался. Он любил побеседовать в стихах с пустым местом или с разрушенным домом, или с засохшим деревом, или с возлюбленной, которой. не было. Если он описывал мост, то обязательно поломанный, или винтовку, которая не стреляет, или восторгался женщинами, которые его не любят. Но больше всего он любил унылый осенний дождичек, бегущий за ним вприпрыжку по тротуарам, и косые отсветы в грязи и лужах.

– Типичный декадентский скулеж, – комментировал Остап. – Декадентики-импотентики. Мазохистики. Потому они и скулят.

Безупречные по форме, стихи Серафима были действительно немножко несозвучны эпохе социалистического реализма и их не печатали. Потому-то он в конце концов и приземлился в качестве литературного негра в отделе скриптов. Здесь Серафим отогрелся, отъелся и даже слегка разжирел. Но, как это ни странно, от сытой жизни источник его творческого вдохновения вдруг иссяк.

Серафим был женат на поэтессе Офелии Амальрик, довольно толстой женщине с тоненьким детским голоском, с легким характером и тяжелой, как у солдата, походкой. К тому же она была значительно старше Серафима.

– Типичный беспризорник, – комментировал Остап. – Маму шукает. А у Фрейда это называется матерный комплекс. От этого и произошла русская матерщина. Кстати, Амальрик – это фамилия еврейская.

– И откуда вы, Остап Остапович, все это знаете? – удивлялись литературные негры.

– Эх, я такие университеты прошел, тяжело вздыхал Остап. – Похлеще, чем “Мои университеты” Горького.

Серафим и Офелия жили довольно дружно и счастливо растили дочку Люлю, которая уже с детских лет тоже тяготела к музам. Связывала их всех поэзия. Но потом эта же поэзия выкинула им фокус.

Обычно мужья бросают своих старых жен. Но в семье Серафима все было наоборот. На старости лет Офелия со всей страстностью своей поэтической натуры влюбилась в какого-то старика и решила бросить своего молодого мужа. Однако развод без причин не дают. Тогда Серафим, как настоящий джентльмен, взял вину на себя и заявил, что он изменялсвоей жене.

– Знаем мы этих джентльменов, – комментировал Остап. – Брехня на брехне едет и брехней погоняет.

Хотя бабушка Серафима была дочкой раввина, дедушка монахом-расстригой, а отец атеистом, зато сам Серафим после морфинизма и спиритизма вдруг ударился в христианство. Да так усердно, что вскоре стал настоящим неохристианином. Он не только любил своего ближнего. Больше всего он любил тех, кого другие недолюбливали, и всегда выступал на защиту тех, кого другие называли сволочами.

– Знаем мы эти фокусы, – комментировал Остап, – Непротивление злу насилием. Толстовство. Вот за это самое Толстого и отлучили от церкви и поют ему анафему.

Сидит Остап, трет свой живот и жалуется:

– Ох, опять моя язва разыгралась. Делал я вчера доклад о том, как писать романы. Все довольны и даже аплодируют. А Офелия Амальрик вдруг встает и нахально спрашивает: “А почему же вы сами ни одного романа не написали?” Такой провокационный вопрос. Вот же стерва! У нее в голове перекос – параллакс.

– Прошу не трогать мою бывшую жену! – запротестовал неохристианин Серафим Аллилуев, – Просто она лингвистка и не переносит халтуры.

– Знаем, какие вы лингвисты, махнул лапой Остап. – Ты лучше скажи: когда нужно держать язык за зубами и когда зубы за языком?

Когда-то знаменитый маг и волшебник Апулей в своем “Золотом осле” писал: “Я сообщил вам тайны, которые вы хотя и слышали, но значения которых вы не поймете”.

Вот так же обстояло дело и с радио “Свобода”. Принципиальной задачей этого радио была перестройка общества путем революции на Западе. Поэтому вполне естественно, что для этой перестройки специалисты 13-го отдела КГБ взяли себе на помощь того самого архитектора, которого в эзотерических тайных обществах с большим уважением называют Великим Архитектором Вселенной, и кого в Библии называют князем мира сего и князем тьмы, имя которому легион, и который есть лжец и отец лжи. Как раз то, что и нужно для пропаганды. Но кто это поймет?

Так или иначе, потому некоторые люди, глядя на Ноев ковчег “Свободы”, качали головами и говорили!

– Эх, каждой твари по паре...



Следующaя глaвa
Перейти к СОДЕРЖАНИЮ



Что будешь делать ты?